И если в отношении деятельности Спурия Кассия трудно
сказать, какие именно обстоятельства послужили причиной для позднейшего
использования и расцвечивания относящегося к ней летописного рассказа 27, то в
отношении закона, или вернее плебисцита, Ицилия эта историческая основа
представляется довольно прозрачной.
Как явствует из краткого сообщения Ливия и
в особенности из пересказа Дионисием Галикарнасским самого содержания закона,
который он якобы читал собственными глазами в виде надписи на бронзовой
пластине в храме Дианы на Авентине, речь в нем шла об адсигнации (т. е.
распределении) участков земли на Авентинском холме для селившихся там плебеев.
Позднейшая интерпретация этого закона имеет в виду передел оккупированных
участков на Авентине. Однако именно эта деталь вызывает подозрение в ее
аутентичности.
Следует думать, что надпись, содержавшая текст закона Ицилия,
была не вполне понятна в I в. н. э., когда ее видел Дионисий, и толкование ее
текста в духе гракханских мероприятий результат позднейшего домысла.
Не менее сложно обстоит дело и со знаменитым законом
Лициния и Секстия, предусматривающим в своей аграрной части предел для размеров
оккупированных земель. По мнению ряда исследователей , максимум в 500 югеров
земли в качестве оккупационного владения не соответствует реальным условиям
середины IV в. до н. э., хотя это мнение и оспаривается в науке.
Не входя в детали вопроса, в данной связи не очень
существенного, напомним лишь о том, что Секстиевы законы совпадают по времени с
обострением латино-римских противоречий, нашедших выражение в войне Рима с
Латинским союзом и в волнениях римского войска, бедноты и рабов, происшедших
после I Самнитской войны в Кампании и Лации. Волнения эти происходили в
значительной степени именно на аграрной почве: римские легионеры, набранные
отчасти из неполноправных граждан, стремились к захвату кампанских земель к
тому же, к чему стремились и союзные латиняне.
Однако в связи с расширением
круга участников восстания всплыл и был поднят на щит весь круг
социально-политических вопросов, волновавших низы италийского общества.
Насколько это все приняло конкретную форму, судить, впрочем, не очень легко
из-за фрагментарности и противоречивости данных, которые более детально
подвергнутся рассмотрению ниже.
В данном же случае следует подчеркнуть лишь
совместность аграрного движения римского плебса с социальными движениями
угнетенных слоев римского общества, в частности рабов, равно как и сцепление
идей, под флагом которых это законодательство осуществлялось или хотя бы
прокламировалось, с уравнительно-ограничительными идеями, господствовавшими в
умах не только лишенных имущества низов, но и демократически настроенной части
более зажиточных слоев римского общества.
Нельзя сказать, чтобы аристократически настроенный Рим вовсе
не шел навстречу аграрным требованиям беднейшего плебса. Известная активность в
организации колоний с латинским правом и раздел вновь завоеванных земель в
Этрурии, Самнии и других местах говорит скорее об обратном.
Но, во-первых,
подобные меры не были достаточно последовательны и широки по охвату нуждающихся
в земле, во-вторых, они были обречены на неуспех всем характером римской
экономики той эпохи: новоявленное малоимущее крестьянство быстро попадало в
долговую кабалу земельной аристократии, в лучшем же случае пауперизировалось
и, таким образом, все равно не могло избегнуть рабства в той или иной его
форме.